Андрей Анпилов. Биография

ОТВЕТ НА НЕСФОРМУЛИРОВАННЫЙ ВОПРОС 
А искусство - вообще ответ на непоставленный вопрос. Художника никто конкретно не спрашива ет. Вопрошают стихии бессловесные - судьба, любовь, время, смерть. Вопросы витают в воздухе, но никто вслух не просит - расскажи о том-то, ответь на то-то. В этом смысле художник беззащитен. Единственное его оправдание - если немой вопрос расслышан верно и ответ дан честно.

Человек, говорят, это стиль. От внутренней органики - манера мышления, чувствования, разговора. Профессиональные навыки - от школы. Плюс - временной и художественный контекст. Они-то - врожденная манера, воспитание и контекст - в совокупности дают стиль.

О музыкальном контексте. В свое время В. Бережков, В. Луферов и А. Мирзаян нарастили в песне выразительные средства до упора. Ничего уже не прибавить. Кроме того, виртуозность предполагает скоростное и парадоксальное музыкальное мышление, продиктована им. Иначе она - обуза, звуковой мусор.

Двигаться нам было некуда, кроме как в обратном направлении. (Мы - это, наверное, Миша Кочетков, Лена Казанцева, я - такая примерно компания.) Движение это было параллельным и абсолютно неосознанным. Да и теперь - отвечать по совести могу только за себя. Речь об интуитивной стратегии.

Произведение, по моему убеждению, должно быть таким, чтобы от него ничего нельзя было отнять. Может быть - внешне неэффектным, непарадным, но - насквозь прожитым, осмысленным, цельным. Каждый атом в нем должен быть живым, никаких декоративных мертвых украшений.

Арифметика, что следует владеть ремеслом, уметь все. В этом техническая свобода. Но не делать лишнего - высшая свобода в художестве.

Одна из причин, по которой я осмелился в 80-х на открытый лиризм и сантимент, - литературный контекст. Тогда поэзия стала в подавляющей массе иронической и центонной. [Ничего, кстати, пошлее нельзя представить - массовая ироничность и виртуозность. Бродский (Еременко, Коркия) на потоке. Но именно так и было.] И я с легким сердцем не вышел на поле модного актуального искусства и остался дома. В своем неотторгаемом мире. Который - образ общего мира. И в конце концов - дорос до его приятия.

На самом деле притяжения-отталкивания такого рода происходили безотчетно и стали заметны, понятны только с течением времени.

В общем-то, никогда ничего не сочинял. То, что сделано, - так сказать, нон-фикшн. А реальное, тем более любимое, дорогое (человек, воспоминание, чувство, неотменяемый факт), - не взять силовым образом, наглой метафорой. Чем содержание насущнее, пронзительней - тем фактура речи суше, внешность стиха прозрачнее. Много не нафантазируешь. Есть темы, где автор отступает в сторону со всем своим орудийным арсеналом. Вещи как бы сами говорят за себя, когда ремесло незаметно. Не видно швов.

Есть у меня давняя мечта - довести процесс «вычитания» до некоего абсолюта. Сложить настоящую, трогательную песню из одного-двух слов. Или из двух-трех нот. Испытать - выдержит ли текст такой объем воздуха? Песня, сотканная почти из ничего, почти из молчания, просто из дыхания. Сердцебиение, слышимое в паузах.

Можно быть оригинальным без странности. (Это цитата.) Оригинальность, индивидуальная узнаваемость почерка - не могут быть творческой целью. Если все время следить за дыханием и походкой - скорее всего, поперхнешься или навернешься в канаву.

И вот в какой-то миг (или час, или год) вдруг стало слышно дальнее. Вдруг стало внятно, как волшебно оперное пение. Как чудесно устроено условное искусство. Или иноязычная песня - немецкая, испанская. Далекое оказалось роднее близкого, что оставило свои следы - переводы, стилистические диалоги. Наивные, должно быть, мостики в большой, общий мир.

Ему, большому миру искусства, - все равно, как называется песня. Авторская, камерная, поэтическая. И скидок на специфику ждать не приходится. Если произведение живо - оно автономно. И обойдется без автора.